Оглавление

Легендарный актер, выдающийся поэт, человек невероятного темперамента и таланта, Владимир Высоцкий скоропостижно ушел из жизни 25 июля 1980 года. Как сказал один из его друзей, в русской культуре без Высоцкого образовалась дыра, которая с годами становится больше. Накануне годовщины смерти поэта «Новые Известия» обратились к тем, кто был с Владимиром Семеновичем в последние годы его жизни.
 
Теперь принято говорить, что Высоцкого можно было спасти, однако злой рок упрямо преследовал его в последние годы жизни, и трудно было предсказать, откуда беда придет в следующий раз. Высоцкий попадал в аварии, получал травмы на съемках, злоупотреблял алкоголем... Резко же самочувствие Высоцкого стало ухудшаться летом 1978 года, когда он снимался в Одессе в будущем киношедевре Станислава Говорухина «Место встречи изменить нельзя». В перерывах между съемками Высоцкий летал на гастроли, где давал в день по три (!) концерта. К тому же во время съемок сцены погони за Фоксом он сильно поранил руку, потеряв много крови.
 
«Среда и окружение не отпускают меня...»
 
«Почти весь съемочный период Высоцкий вел себя образцово, и я не знал, что он страдает от вредных привычек, — сказал «Новым Известиям» Владимир Жариков, постановщик трюков. — Я часто заходил к нему в номер и как-то увидел его ближе к окончанию съемок в разобранном виде и с бутылкой на столе. Мне стало больно от этой картины, и я решился на жесткий разговор. Хотя мы с ним одногодки, но называл я его на «вы». Начал я так: «Владимир Семенович, вы же пример для многих, мы смотрим на вас, как на мужественного человека, который знает о жизни очень много. Зачем же так разочаровывать зрителей и губить себя? У вас главные роли на Таганке, зрители любят и поют ваши песни... Неужели бутылка и другие зелья все это перевесят?» Вдруг у него проступили слезы, и он сказал: «Да я и сам понимаю это, борюсь, но среда и окружение не отпускают меня...»
 
С начала 1979-го в разговорах с друзьями Высоцкий стал периодически шутя говорить, что жить ему осталось немного. Все чаще напоминало об этом изношенное здоровье. В сентябре того же года состоялась известная запись на телевидении в Пятигорске, которую помогла организовать Римма Туманова, супруга близкого друга Высоцкого Вадима Туманова. Со стороны работников студии это было подвигом — сделать запись. Журналист Валерий Перевозчиков задал тогда поэту вопрос, ответом на который Высоцкий невольно предрек свой ранний уход: «Какой вопрос вы бы задали самому себе?» — «Сколько мне еще осталось лет, месяцев, недель, дней и часов творчества? Я бы хотел знать ответ».
 
В начале мая 1980-го Высоцкий прилетел в Париж утомленный и безразличный ко всему. Марина Влади, увидев, в каком он состоянии, категорично потребовала у него согласия на лечение. 11 мая Владимира Семеновича положили в клинику в Шарантоне. Проведенная там неделя вернула поэта к жизни, и он написал шесть стихотворений. Правда, одно из них все же окрашено в мрачную тематику и является зловеще пророческим. Обыграв в стихе свою пижаму малинового цвета, Высоцкий пишет: «Общаюсь с тишиной я. Боюсь глаза поднять, Про самое смешное Стараюсь вспоминать. Жизнь — алфавит: я где-то Уже в „це-че-ше-ще“, — Уйду я в это лето В малиновом плаще...»
 
«Я, конечно, вернусь»
 
Отсчет последних недель жизни Владимира Семеновича начинается с 18 июня, когда он по предложению концертного администратора Владимира Гольдмана приезжает на гастроли в Калининград. Гольдману нужны были аншлаги, а Высоцкому деньги, чтобы отдать долги. В эти дни рядом с ним находился Николай Тамразов, который, являясь художественным руководителем Творческой мастерской сатиры и юмора Москонцерта, устраивал гастроли многим знаменитостям, в том числе и Высоцкому. К тому же Тамразова (ныне ведущего «Эха Москвы») Владимир Семенович любил и старался приглашать вести концерты.
 
«К этой гастроли я сначала не имел отношения и был занят в Москве подготовкой к выступлениям на Олимпиаде артистов разговорного жанра, — говорит Николай Тамразов корреспонденту „НИ“. — Но звонит Гольдман из Калининграда: „У Володи сильно болит горло, неизвестно, будет ли петь. Нужно спасать ситуацию“. Я бросил все и прилетел. В первом отделении во Дворце спорта выступали „Земляне“, во втором Володя. Но он запаздывал, и я стал общаться с публикой, потому что „Земляне“ отказались спеть еще пару песен в ожидании Высоцкого. И тут Володя выбегает на сцену, обнимает меня: „Здорово, Тамразочка!“ И вроде бы все ничего. И настроение у него хорошее, но мы уже знали, что здоровье у него оставляет желать лучшего».
 
Высоцкий с Тамразовым жили в трехместном номере. Дни были насыщены программой: по три концерта в день (всего 15 концертов), плюс приглашения от разных организаций.
 
«Володя работал на износ, — продолжает Николай Ишуевич. — Но ему нужны были в тот момент деньги. Каждый день мы обсуждали его творческие планы, мы просиживали до трех-четырех часов ночи, чаи гоняли. Потом вставали днем: первый концерт начинался в три или четыре часа, второй — в пять и третий — в семь вечера. Почти все эти пять дней Володе было плохо. На последнем выступлении он уже не мог петь, голос превратился в сплошной хрип. Но он все же вышел к зрителям, развел руками: «Извините, сами видите — не могу...» И в течение часа отвечал на вопросы и рассказывал о своих творческих планах. Когда он ушел со сцены, звукорежиссеры включили фонограммы песен с его предыдущих концертов. Володя минуты полторы смотрел в зал из-за кулисы, повернулся ко мне со счастливым лицом: «Тамразочка, они слушают, они не уходят».
 
«Он умел слушать и слышать людей»
 
Вадим Туманов — легендарный золотопромышленник и политический узник сталинских лагерей, близкий друг Высоцкого, который мог влиять на него, — не любит вспоминать о последних днях поэта, но для «Новых Известий» сделал исключение: «После последнего Володиного возвращения из Франции в первой половине июня мы договорились, что он приедет ко мне в артель «Печора». Планировали, что он будет жить в тайге у реки. Мы приготовили ему домик, заготавливали припасы, ждали. Он бы мог победить болезнь творческой работой, да и физической не чурался. Человек он был уникальный. Умел слушать и слышать людей, не лез в душу. Все услышанные жизненные истории пропускал через свое сердце. Мы и спорили, и мирились. Всего и не расскажешь — большой кусок жизни прожит с ним... И никогда он не тратил время попусту: всегда с записной книжкой. Не дождавшись Володи, я сам прилетел из Ухты, по-моему, 20 июля. С Володей Шехтманом прямо из «Шереметьево» утром поехал на Малую Грузинскую. Дверь была приоткрыта, Володи нет. В квартире была только его взволнованная мама Нина Максимовна. Я спросил: «Где Вовка?» Нина Максимовна ответила, что сама не знает. Он попросил ее приехать, и она вот уже час ждет его. Я знал, что двумя этажами выше Володи (на 10-м) живет фотограф Валера Нисанов, который всегда готов был составить компанию для выпивки. Я кивнул Шехтману, он сбегал на 10-й, вернулся, говорит, что Володя там. Тогда я забрал Володю и обругал Нисанова. Потом услышал, как Нина Максимовна резко спросила Володю: «Почему ты пьяный?!» — «Мамочка, только не волнуйся!» — повторял Володя.
 
Мы уложили Володю спать, посидели молча. На следующий день я снова приехал с утра. Был и на следующий день. В квартире Володи находились Нина Максимовна, Валерка Янклович и Анатолий Федотов. Мы пришли к единому мнению, что Володю нужно срочно госпитализировать. Приехала бригада из Склифосовского. После осмотра пообещали подготовить ему отдельную палату и завтра забрать. Я провел у Володи день и ближе к вечеру уехал. Вечером позвонил, поговорил с мамой, с Янкловичем. Потом перезвонил еще в одиннадцать. Вернувшийся с дежурства Федотов ответил, что опасности нет и Володя уже спит. А около четырех утра меня разбудил сын Вадим: «Володя умер».
 
«Таких похорон я не видел никогда»
 
Организатор похорон Высоцкого, знаменитый директор Театра на Таганке Николай Дупак рассказал «НИ» о потрясшем всю Москву прощании с народным любимцем: «27 июля в восемь вечера у нас должен был идти „Гамлет“. Спектакль отменили и предложили зрителям вернуть деньги за билеты, но в кассу не принесли ни одного билета. Вот уже 30 лет, как мы без Высоцкого, и идет много информации о женах его, о выпивке, а он мог вообще по году не пить! И столько помогал театру... А когда умер, то меня пригласил Гришин — секретарь московских большевиков — и говорил о Высоцком как об очень талантливом человеке, интересовался, как собираемся проводить похороны. Я сказал: „Планируем трехчасовую панихиду, но считаю, что этого мало“. Народ же стоял с часу ночи весь день в очереди, которая растянулась до Кремля (описание прощания с Высоцким отмечено в Книге рекордов Гиннесса как самое масштабное в мире. — „НИ“). Люди держали магнитофоны, из которых рвался наружу Володин голос. Стояла дикая жара. А в руках у всех цветы — их зонтиками укрывали от солнца. Таганская площадь была переполнена, а Верхняя Радищевская улица заполнена до Солянки! Такого я не видел ни до, ни после».